тоже. Черт, у меня ни с кем не получалось так серьезно до сих пор. И я боюсь это потерять. Не из-за тебя — ты можешь уйти, когда захочешь, и я не обижусь. Постараюсь не обижаться. Боюсь, что сама налажаю. Буду чувствовать себя виноватой перед тобой.

— Да брось, ты имеешь те же права, что и я. Захочешь — уйдешь, и это будет нормально. — Эмме не нравилось представлять описанную ситуацию, но она хотела подбодрить Джоан, которая, похоже, была не в лучшем настроении. — И разве нужно все это? Стимуляции, таблетки, коррекции? Почему бы не оставить все как есть и жить, а там — как получится?

— Знаешь, часто говорят: «Будь лучше». Изменись, если недовольна собой. Сейчас есть столько средств для этого. А в будущем будет еще больше. Так ли уж хуже пользоваться ими, чем действовать по старинке?

— В таком случае я чувствовала бы себя так, словно принуждаю тебя.

— Это касается и традиционных методов. Кто-то жертвует ради другого. Многие бы сказали, что это благородно. И при этом назвали бы коррекцию апогеем фальши. Где логика? Да, они могли бы возразить, что коррекция почти не требует усилий, но это не так. Если идешь на коррекцию, нужно перебороть страх «потери идентичности». Даже если знаешь, что вообще-то вся эта идентичность — самообман, потому что ее иллюзия сидит глубоко во всех нас.

Эмма попыталась подобрать слова:

— И ты правда хотела бы сделать это для меня?

— Да. Хотела бы. — Джоан постаралась произнести это как можно более твердо.

— Да это рабство какое-то!

— И пусть. Я бы хотела.

— Правда, с чего вдруг весь этот разговор? Откуда эти страхи? Что с тобой, блин?

— Я люблю тебя, вот что! Если в этом слове есть хоть грамм смысла! — Джоан почти кричала. — Знаешь, каково это — считать себя обделенной, когда у других вокруг есть друзья, семьи, а у тебя никогда ничего не получается? Чувствовать свою ущербность. И не надо жалости — от этого мне только хуже, особенно если это будешь ты. Я хочу быть с тобой. Я хочу быть… нормальной. И поэтому… — Девушка сделала глубокий вдох. Эмма растерянно смотрела на нее. — Я хочу, чтобы ты разрешила мне. Пожалуйста.

— Если мы расстанемся, ты будешь сильнее страдать.

— И хрен с ним. Прошу тебя…

— Я… я не знаю. То есть правда не стоит делать такое из-за меня.

— То есть «нет»?

— Именно. — Это было бы слишком — разрешить любовнице превратиться в свою рабыню, пусть и добровольно. Даже если такое в самом деле происходит сплошь и рядом. — Я люблю тебя такой, какая ты есть. Почему ты этого не поймешь? — Они стояли лицом друг к другу, и Эмма нежно держала Джоан за плечи. — Не нужно не только каких-то стимуляций, вообще не надо надрываться ради меня. И еще ты гораздо лучше, чем думаешь. И уж точно не ущербная. Конечно, я не могу все отследить. Может, ты тайком от меня будешь подстраивать свой мозг, но только я прошу: не стоит.

— Спасибо… Прости. — Джоан шмыгнула носом. — Я устроила на пустом месте драму.

— Успокойся. Вспомни о своей диссертации, от которой я тебя постоянно отвлекаю. — Руки Эммы опустились к талии Джоан, она легонько притянула Джоан ближе. — Вот как раз я — та еще засранка.

— Засранка, стоящая того, чтобы ради нее забить на дела, — ответила Джоан.

Где-то под ними, у кромки береговых стен, продолжали шуршать волны.

— Мы могли бы поехать в центр, — сказала Эмма. — Я знаю пару отличных местечек. Можно было бы посидеть, не сильно допоздна. Время у нас есть.

— Ты же знаешь, у меня не очень с деньгами сейчас…

— О, не думай волноваться об этом. Я заплачу. К тому же там недорого. Думаешь, я богатая?

— Мне неудобно.

— Мы встречаемся не первый и даже не второй месяц, и ты говоришь, что тебе неудобно? Пойде-о-ом! — Эмма озорно потянула Джоан за руку.

— У тебя сейчас даже работы нет, это деньги твоих родителей. Что бы они сказали, если бы узнали, что ты тратишь то, что они посылают, на девушек? — спросила Джоан, неуверенно поддаваясь напору Эммы.

— На девушку, — серьёзно поправила ее та. — Одну-единственную.

— Ну пусть так. Но тем не менее?

— Сказали бы, что ничего страшного. А мне все равно вполне хватит.

— Ох… ну ладно. — Джоан оставила попытки сопротивляться.

Они направились к автобусной остановке.

* * *

2083

— Помнишь, мы были тут раньше однажды?

— Да. — Алан задумчиво смотрел на огромную, три на четыре метра, картину Луизы Ли «Вечность». Перед ним бушевало бессчетное скопление оттенков и образов, сведенных воедино измененным мозгом художницы. Глаза словно преследовали нечто внутри пестрого прямоугольника. — Я хорошо помню именно это место здесь. В галерее. Но я видел ее совсем иначе.

— Такое часто бывает с парейдолическими картинами, — ответила Карла. — Один раз видишь одно, другой раз — другое. А что ты видишь вот здесь? — Девушка указала на нижний правый угол.

— Город. Высотные дома.

— Хм. А я вижу лес.

— Теперь я тоже вижу…

— А я теперь увидела город.

Здесь были кресла и скамейки, и можно было разглядывать картины расслабившись.

— Я присяду, пожалуй.

— Я тоже.

Они пришли сюда, в Галерею парейдолической живописи, по предложению Карлы. Ей нравилось тут бывать время от времени. Она любила находить паттерны в причудливом живописном хаосе и давать волю ассоциациям, подталкивающим к размышлениям на зачастую весьма неожиданные темы.

— Черт, — вдруг произнес Алан.

— Что-то не так? — спросила Карла.

— Я увидел там кошку.

— Кошку?

— Да. — Алан потер рукой лоб. — Кошка, с челюсти которой стекает кровь. Я кое-что вспомнил. Был один случай, еще до того, как я стал эго-защитником. Не помню, рассказывал ли тебе.

— Расскажи.

— Однажды я увидел в городе кошку, когда гулял. Рядом с дорогой. Наверное, ее сбила машина. Сначала я подумал, что она мертва. Потом, когда подошел поближе, заметил, что она дышит. У нее была содрана шерсть и кожа на лапе и на животе. Нижняя челюсть вся в крови. Сперва даже мелькнула мысль, что челюсть раздроблена.

— Бедняжка.

— Я нашел сайт ближайшей ветеринарной клиники, оставил им сообщение с приложенными местоположением и фото с линз и просто пошел дальше. Ответа от них я так и не получил. Наверное, глупо было надеяться, что это сработает, но хотел хоть что-то попробовать. До сих пор жалею, что не сделал чего-то еще. Это странно, но я в то время много размышлял о том, как могут страдать разные существа, и представил, каково ей было. Мне показалось, она умирала. И я словно понял, как ужасно ей было лежать вот так